Наши дома - муравейники.
Наше питьё - вода.
Наши объятья - репенники,
Способные вырвать сердца.

Жизнь - суета и околица
В владеньях которых тоска.
Жизнь - это грех, богомолица!,
Капающий с потолка.

Трясины, болота, цунами -
Всё это божеский гнев.
Люди, узрите глазами
Сколько наделали бед!

Наши дома - муравейники.
Горькие слёзы - питьё.
Наша заслуга - ошейники,
И в сердце поглубже копьё.

На мостовой я стою в Питербурге,
Глядя в след уходящей ночи.
Что я сделал хорошего людям
С кем сошлись наши вместе пути?

Может я согрешил где-нибудь?
Вдруг обидел со зла человека?
Что такое терзает мне грудь?
От чего мне так плохо и слепо?

Для чего я вообще существую?
Почему до сих пор я дышу?
Вдруг тоскуют какие-то люди
Обо мне, пустив тихо слезу...

Ночь в момент уступила рассвету,
Озарившему волны Невы,
Своим ясным, божественным светом
Пробуждая город от тьмы.

На душе мне вдруг стало спокойно,
Ничего не терзало мне грудь.
И сквозь пение утренних пташек,
Я услышал: " Прощён ты, забудь..."

Все говорят: "Поставь себя на место
Того, кто мечется в тоске!"
Я что по вашему, бездушная фигура
На шахматной доске?

Своих забот хватает мне по горло.
Прошу поверить вежливо словам,
Дополнить список наотрез я гордо
Пожалуй откажусь...на зло всем вам!

Грузить себя общественной тоской?
Что за абсурд! Он словно анекдот
Насмешливо исходит с уст больного,
На место чьё стремится весь народ.

Мотив тоски его мне безразличен,
Как если б нищему вручить большой налог.
Кем то иным он мигом исколечен
Окажется спустя короткий срок.

Вступать в пари в лице ничтожной пешки?!
Как низок и отвратен ваш ходок.
Играться судьбами других в дурной тон входит,
Пора бы уж извлечь скорей урок.

Я шерстью наделён по мнению народа,
А милости чужды мои черты
Лица. Все кличут на урода
Что сукин сын! Бодры...

Бодры их возгласы, лукавы и гнилы.
Глаза сверкают пошлостью звенящей.
А мне общественные мысли не милы,
Не потерплю молвы сквернящей!

И что, что шрам на всё лицо?
И что, что глаз заплыл синькой?
Не оттого, что жить мне весело
Брожу по переулкам я хромой...

У матери моей с рожденья не видать
Собачьев признаков: хвоста и блох.
Так прекратите мне все врать
Что сукой я рождён, что хлебных крох

Видал лишь смётанных у придорожной будки.
Позволить я себе две булки
Посмею, и помереть от скуки
Не суждено, покуда Человек!

Под гулкий скрежет колеса,
Под крик истошный низкого мальца,
Стремится сделать первый шаг в агонии
Товарный поезд. За ним ещё вагон.

Толпа людей сбежалась, как на мёд.
Скорей подкладывай под их ботинки лёд,
Чтоб не задерживать надменных иностранцев.
Ведь как не обойтись без добрых опаздальцев!

Хруст чемоданов, тряпичных узелков.
Расселись все. Тут шелест коробков
Послышался со всех концов вагона.
Пред нами расплылась шарашкина контора.

Уж чересчур картина иронична.
Мужское поведенье отнюдь не гармонично.
Во взгляде всех читается борьба.
Кто театральней всех сыграет молодца?

Того, кто на счету своём
Имеет и мильоны и подъем
Неоднократный в обществе высоком,
И девушку красивую под боком.

Чьи ордена фальшивые начищены до блеска,
Чьи кошельки от денежного треска
Вот вот порвутся, быстрей подставь ладони! -
На самом деле нищие, до вони!

В их дряблых кошелёчках с дыркой
Шуршит не злато, а листочек с биркой.
"Прошу во вторник оплатить счета!"
Гласит квитанция из местного поста.

Последние гроши все эти люди
Вложили в пепел злощастному Иуде.
И папироски, и коробки со спичкой -
Причина хвастовства смертельною привычкой.

Чей портсигар прошит атласной тканью,
Чей скрученный табак сильней отдаёт гарью,
Чей сигаретный тубус плотней травой набит
Внаглёжку заполняя воздуха лимит
Своим дурным арома!

Вот чинопочитанья признак!
Главенствует над истинностью призрак,
Чья бахрома одежд пропитана обманом,
Поя людей разумных горьким ядом...

Под гулкий скрежет колеса,
Под крик истошный низкого мальца,
Въезжает на вокзал покорно
Элита, чья стать уж иллюзорна...